Сын Тундры

Это только так кажется, что человек проживает одну-единственную жизнь, - думаю я, слушая рассказ моего собеседника, Василия Алексеевича Галкина, - на самом деле, если разобраться, некоторые из нас проживают за свой век не одну, и даже не две, а гораздо больше жизней! И тот, кто сравнил человека со вселенной, наверное, был прав. Человек - с его мыслями, стремлениями, поступками -это действительно вселенная: необъятная и фантастически притягательная.
...Он был уже третьим ребенком в семье. Двое старших детей Ирины Игнатьевны и Алексея Максимовича Галкиных умерли еще до его рождения. Время было тяжкое, темное, гиблое: начало двадцатых прошлого века. А потом на свет появился он, Василий, и стал старшим для остальных шестерых: трех братьев и трех сестренок. Так и жили: семеро по лавкам.

Ощущение ответственности за младших в жизни Василия присутствовало всегда. Даже будучи еще очень маленьким, мальчик чувствовал необходимость помогать родителям, заботиться о своих сестренках и братишках. Когда родители уезжали в тундру, оставляя ребятню с бабушкой, восьмилетний Вася кормил семью, добывая дичь.

- Утром рано, часов в пять, встану, - рассказывает Василий Алексеевич, - лыжи надену, и айда силки проверять. В то время куропатки вокруг Ловозера много водилось! Соберу куропаток, штук 5-6, домой принесу, младшим отдам. Они ощипывают, а я – бегом в школу!
Отец Василия Алексеевича -кавалер ордена Святого Георгия. В первую мировую сражался с немцами, домой вернулся с Георгиевским крестом. А в тридцатые по чьему-то доносу его пришли арестовывать. Как только милиционер переступил порог, все сразу поняли: пришла беда. Бросились к отцу, закричали, обняли его, заслоняя от уполномоченного. Мать запричитала... Постоял незваный гость, постоял, молча посмотрел на бедные стены многодетного семейства, вышел, и никогда больше не возвращался.
- А отец, - говорит Василий Алексеевич, - взял свой крест и спрятал его так, что больше я его никогда не видел. Жаль... Я бы его сейчас носил!..
В тридцать восьмом их многодетную семью «раскулачили»: всех оленей забрали в колхоз. Жизнь стала еще труднее.
Несмотря на то, что в школе Вася Галкин учился неплохо, окончил он всего четыре класса. А потом пошел работать. Помогал родителям: в тундре, в лесу, в доме. Все, что помнится о детстве и юности - это бесконечный труд, это старания его семьи выжить, поднять детей.
Когда ему исполнилось пятнадцать, пошел работать на ферму. Там и застало его известие о войне.
Конечно же, сразу попросился-на фронт. Но в оленетранспортный отряд его не взяли: слишком мал был росточком, выглядел щупленьким подростком. Даже то, что он - потомственный оленевод, что тундра для него - дом родной, не возымело действия на военачальников.
А в апреле 1942 года он снова с группой призывников поехал в Кировский военкомат.
- Все мне говорили: «Куда ты, такой маленький?! Не возьмут тебя! Все равно отправят домой!», - вспоминает Василий Алексеевич. - А я говорю им: «Возьмут!».
В Кировске комиссию проходили. Медики осмотрели, проверили, и один из них сказал про меня: «А, подтянется! Пойдет!». Ой, я радовался тогда: -Взяли! Взяли меня!
Отправили нас в Кандалакшу, где квартировалась 186-я «Дикая» дивизия, сформированная из бывших заключенных. На четверых бойцов там была одна винтовка и сто патронов.
Их бросали в бой, а за ними шли автоматчики заградотрядов: расстреливали тех. кто пытался бежать. А с тех, кто после боя оставался в живых, снимали все судимости...
До Беломорска доехали на поезде, а там еще 20 километров пешком. Но по грунтовой дороге идти очень трудно: земля твердая, ноги болят. Стал я проситься у командира:
- Разрешите идти рядом с дорогой, по лесу! У меня ноги болят!
- Нет, - говорит. - убежишь!
- Да зачем мне убегать-то? Я ж сам на фронт просился! Не убегу я.
Разрешил. И я шел по лесу. Там свободно, мне мягко, легко и хорошо. А ребята в строю смеются: "Во, лопарь как командует!-
Василий Алексеевич вспоминает, и лицо его лучится улыбкой.
Попал он в полковую разведку. Прошел специальную подготовку. Конечно же, все экзамены сдал на пятерки, так как тундра для него, как он говорит, дом родной: ориентироваться, бегать по ней, ходить и ползать - это в крови.
Жизнь разведки нелегка: по 15-20 дней группе приходилось находиться на вражеской территории, разведывая дислокацию фашистских укреплений. Возвращались неизменно с «языком». И в основном - без потерь.
Один раз, было, встретились в лесу с немецкой разведгруппой нос к носу:
- Мы - с их территории уже шли, а они - с нашей. У нас же автоматов еще не было, только трехлинейки. А я маленький, трехлинейка длиннющая, трудно было управляться. Столкнулись - только ручей между нами... Немец автомат на себя. - и по мне очередью! А я - из винтовки по нему, и бежать. Не надо было ввязываться в бой. Когда в полк вернулись, нас с духовым оркестром встречали, как героев.
По всему видно, очень нравилось Василию Алексеевичу в разведке. Где родился, как говорится, там и пригодился: навыки сына тундры были бесценны для его группы. Однако вскоре товарищам пришлось расстаться.
- Мы брали «языка» с боем, -вспоминает ветеран. - С нами был подполковник Антоньян - я у него связным был. И случился бой. Мы попали под обстрел дота. Антоньяну в этом бою ногу, перебило, а я был ранен в плечо. Я взял его автомат, прикрывал отход командира и своей группы, обстреливая фашистов. Из боя вышел самым последним. И - в госпиталь.
Весь август пролежал в Беломорском госпитале, а когда в сентябре вышел, очень хотел к своим вернуться, но не получилось. Мы, когда в разведку уходили, все свои документы командиру отдали. А он в нагрудный карман их сложил. Через минуту начался артналет, и снаряд прямым попаданием - в командира... Какие там документы?! Я бы об этом и не знал - но сослуживцы, попавшие в госпиталь, мне рассказали.
Вот и направили меня после госпиталя не к своим, в разведку, а в химические войска. В Карелии потом служил огнеметчиком.
А когда фашистов прогнали с Севера, нас погрузили в эшелоны и отправили в конце апреля сорок пятого в Подмосковье. Поговаривали, что немец хочет применить химическое оружие. Вот нас к этому и готовили.
Поздно вечером, с 8 на 9 мая, мы как раз в бане были. И тут по радио объявили о капитуляции Германии. Эх, мы - кто как, бегом, наскоро оделись, выскочили из бани, и давай палить из автоматов! Кричали, стреляли, обнимались, прыгали, танцевали, целовались!.. Кто плакал, кто смеялся!.. Весь городишко собрался на площади - и такой был праздник, столько радости было! Не рассказать...
А через полторы недели -опять команда грузиться в эшелон, и поехали. Никто не знал, куда. Я-то, конечно, знал, что едем на Восток - я у командира роты связным был
Приехали в небольшой городишко на реке Уссури - Ворошилов-Уссурийский. Отсюда и пошли Манчжурию освобождать...
Две войны прошел Василий Алексеевич, верой и правдой служил своей Родине с апреля 1942 по апрель 1947 года. А в сорок седьмом на Дальнем Востоке был сформирован эшелон, который повез победителей к родным домам через всю Россию.
Ветеран вспоминает, что до Ярославля, по всему пути эшелона, их встречали с музыкой, цветами, кормили в столовых, оказывали внимание. А от Ярославля до дома надо было добираться самим, как получится. И тут начались трудности. Хоть Сталин и распорядился снабжать фронтовиков без очередей и проволочек, - не тут-то было!
- Пришлось ехать, как придется, - зайцами. Главное, вагоны шли пустыми, а билетов не достать! Мы хитрили, договаривались с проводниками. Денег у нас не было, зато был хлеб. Он очень дорого стоил - 140 рублей буханка. Мы свой паек продавали, деньги отдавали проводникам, и так ехали, - рассказывает Василий Алексеевич.
В Беломорске старенький проводник пожалел победителей, проводил из тамбура в свое купе, и они спали там, как убитые, от усталости.
Так, с приключениями, удивляясь странностям «гражданки», добрался Василий до Пулозера, где встретил своего знакомого. От него и узнал, что родители периодически приезжают сюда райдами за продуктами для рыбкоопа. Пока ездил в Кировский военкомат становиться на учет, разминулся с приехавшими в Пулозеро родителями. Так что отец по-том специально приехал за сыном, и сразу же отвез его в тундру, в чум.
- С тех пор я всю свою жизнь, до самой пенсии, в тундре, - не без гордости заявляет Василий Алексеевич. - В сорок девятом женился, и мы с женой в тундре все время работали. Приезжали в село в декабре, а в апреле -снова в стадо. Сначала - в колхозе, потом - в совхозе «Тундра».
Ветеран показывает мне свою трудовую книжку. Да, нечасто такое встречается: сорок лет - в одном хозяйстве. Сорок лет - оленеводом, бригадиром!
Участвовал в эксперименте по горному выпасу оленей - было и такое.
- Был такой капитан Шерстобитов, - рассказывает Василий Алексеевич,- который по саамской байке придумал этот эксперимент, и решил выпасать стадо в районе Сейдозера. Там хотели поставить для оленей три теневых навеса, где бы они прятались от солнца, овода и комаров. Сделали ограждающие изгороди, опрыскивали оленей.
Василий Алексеевич подчеркивает, что Сталин не давал после войны забивать оленей, чтобы увеличить оленепоголовье, поднять хозяйство. Лишь для нужд колхоза делали маличный забой в 150 голов, не более. Ведь за годы войны только в оленетранспортные отряды было отправлено 6 тысяч оленей и 750 тонн мяса-оленины.
До войны в Мурманской области было 70 тысяч голов домашних оленей. После войны их насчитывалось всего 48 тысяч.
Зато в годы послевоенного сталинского моратория на забой число оленей увеличилось вдвое.
- Мы даже в Карелию продавали оленей, наши пастухи перегоняли их туда, - рассказывает ветеран. - для восстановления карельских стад.
Я принял экспериментальное стадо в 1560 голов и довел поголовье до трех тысяч. Наша бригада всегда первенство держала в колхозе. Однако стадо увеличилось, а места для выпаса было мало, вытропилось все, волки напали, медведи повадились.
Тогда, конечно, пастухам с хищниками бороться было легче, чем сейчас: у нас на каждое стадо было по два карабина, мы их отстреливали. И никаких лицензий для этого не надо было.
Василий Алексеевич сокрушается: как можно сохранить стадо, не имея оружия, не имея права на отстрел хищника? Такие по¬рядки придумали - одни расходы хозяйству, одни убытки! Теперь, если нет житья от хищника, надо найти охотоведа, пожаловаться ему, потом привезти его в стадо, показать, что медведь или волки действительно наносят урон, и тогда только будет принято решение: убить хищника или нет.
Сейчас - май, медведи поднялись из берлог, идут за стадами, губят оленей, а у пастуха - ни оружия, ни права их защитить... Где взять того охотоведа, как вовремя доставить его в стадо? Получается, теперешние законы не оленя защищают, а дикого зверя...
- Я, защищая стадо, трех медведей убил. А сколько волков! У меня олень-вожак был, наученный, толковый. А к нам повадился медведь. Гляжу - в озере плавает олень мой. Мертвый. Под¬плыл на лодке, а у него задняя часть вырвана: медведь задрал. Рассердился я, выследил и отстрелял всех трех медведей, что за стадом ходили. И никакой мне на это лицензии не надо было.
А пара волков однажды четырнадцать оленей в стаде за один раз зарезала. Я за ними долго гнался на «Буране», почти догнал, но техника подвела - железки посыпались... Чуть позже все же выследил и убил этих волков.
Василий Алексеевич грустно качает головой:
- Охоту вот на оленьих пастбищах разрешили... Это не дело... У нас тут нет дикаря - он далеко, только в одном месте, а по всем пастбищам теперь домашнего оленя бьют, браконьерят... Из Туманного, из Кировска ездят, -много их сейчас развелось, вон какие «Бураны» у них!.. С вертолетов оленей бьют... У пастухов винтовок нет - как оленя защитить?
Квоты какие-то выдумали на рыбу... Лицензию дают только на семь дней. В прошлом году пошел, взял. А тут занепогодилось, да и разболелся. Полежал. Так и пропала лицензии. Уж давали бы хотя б на полгода, не обременяли человека! Да если даже здоровье есть, то что там за неделю-то поймаешь? Если ловить, то хоть насолить надо, навялить рыбы-то… А сегодня людям не дают этого делать…
Василий Алексеевич развел руками, - на груди зазвенели медали.
- Я и служил, и работал честно, - продолжает ветеран. Моя бригада работала без штрафов: ни одного из наших пастухов не ли¬шили тринадцатой зарплаты за пьянку или прогулы - дисциплина была у нас всегда хорошая. С молодежью работал, человек 6-7 бригадирству выучил, пастухов воспитывал до самой пенсии. В 1979 году на пенсию вышел, но работать в совхозе продолжал до 1988 года.
Я рассматриваю ордена и медали заслуженного человека, ветерана войны и труда. Рядом с боевыми наградами - трудовые. За то, что его стадо многие годы было в совхозе лучшим, бригадиру Галкину вручили Золотую медаль ВДНХ, медаль к 70-летию В.И. Ленина, медаль «За трудовое отличие», орден «Знак Почета»...
Но, думается, самой замечательной наградой для него все же была бы искренняя забота государства о нем - труженике, фронтовике, - всю свою жизнь поло¬жившем на благо Отечества.
Василий Алексеевич бодро улыбается:
- Я по тундре привык ходить, я ходить очень люблю. Если потренироваться, - я и бегать еще могу!
А я ловлю себя на мысли: интересно, сколько сот, сколько тысяч километров прошел, про¬бежал и прополз этот человек за свои 85 лет - по тундре, по фронтовым дорогам и бездорожью? Кто их считал? На сколько жизней хватило бы событий, пережитых им?..
20 мая Василий Алексеевич в кругу внуков и правнуков отметил свое 85-летие. Пожелаем же ему бодрости духа, крепости и здоровья еще на долгие годы, еще на многие километры! С юбилеем!
О. ШИРМЕР Фото автора


14 мая отметил свой юбилей наш старейшина, почетный житель с. Ловозеро, ветеран войны и труда, прекрасный человек - ГАЛКИН ВАСИЛИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ.
ВАСИЛИЮ АЛЕКСЕЕВИЧУ исполнилось 90 лет!!!
18 мая в национальном культурном центре будут чествовать юбиляра.

Кольское саамское радио и Куэллнэгк нёарк Самь Соббар присоединяется к многочисленным поздравлениям и желает здоровья, здоровья, здоровья!